Эксклюзив! Интервью с Артемом Темниковым о фильме «No comment»
Режиссер Артем Темников рассказал о том, как благодаря документальным видеозаписям появился его фильм «No comment» — о немецком юноше, оказавшемся среди боевиков в Чечне.
Расскажите, пожалуйста, каким образом вы пришли к этой истории, и как она родилась? Понятно, что, может быть, для Европы это достаточно типичная история, но у нас эту тему практически не поднимают.
В первый раз мысль сделать историю подростка, который бунтует против родителей и уходит на войну, возникла еще лет десять назад, когда меня пригласили на фестиваль Гёте. Мне очень нравится «Фауст» Гёте, который хотелось бы как-то переложить на современность. Хотелось найти такую историю, которую было бы возможно соединить вместе с этим великим романом. Но такой истории не было. Высасывать из пальца что-то было трудно, а хотелось бы, чтобы это было «классика и реальные события». Я отложил эту идею. И потом уже, несколько лет назад, когда я делал фильм по заказу российского телеканала, мне принесли целую кучу кассет, на которых были реальные съемки, видеоотчеты боевиков, найденные в блиндаже после боя под селом Сержень-Юрт в самом конце Чеченской войны; и наших солдат-спецназовцев, которые искали бандитов в горах. И коротко рассказали предысторию: это бой в горах, на который вышел всего один взвод, семь человек, из которых один был лейтенант. Бандитов было около двадцати человек. Всего в банде было сорок человек, и они минировали вахтовым методом: двадцать отсыпались, двадцать шли на минирование, потом эти отсыпались, другие шли на минирование. Из сорока человек было всего два чеченца. Конец войны, там все наемники-ваххабиты из разных стран — арабских и Ближнего Востока. Руководили всем турки. И когда я начал эти кассеты смотреть, то услышал за кадром немецкую речь. На этих записях появлялся рыжеватый юноша, который иногда улыбается, иногда отводит взгляд, иногда отходит в сторону или берет камеру в свои руки. Там была его рефлексия на камеру, когда он снимает какие-то листья, которые дрожат, реку. История этого юноши меня захватила: как он туда попал? Человек из благополучной страны, из хорошей, как потом выяснили, семьи попадает в Чечню и почему-то находится вместе с этими людьми, которые так на него непохожи — чернобородые здоровяки, арабы, турки и этот рыжеватый, худощавый, тонкий как тростиночка юноша, который что-то там минирует, ножом скребет, ставит эти мины, улыбается кому-то, приветы передает, а потом расстреливает кого-то на дороге, добивает после подрыва «бэтээра»… В общем, отчетные съемки, чтобы показать, что они что-то делают, что осваивают деньги. И эти взрывы и минирования чередовались с записями обычных людей… Такой пионерский лагерь черных бородатых санта-клаусов. Там были образы, которые прямо ложились на то, чтобы создать несколько историй, пересекающихся в одном месте в одно, неудачное для всех, время в том самом бою. Главная история в основе имеет «Фауста» Гёте, как я изначально и думал, только это будет молодой человек, а не умудренный профессор-алхимик. Такой правнук доктора Фауста, который так же дерзает, так же у него непонимание с родителями, столкновение характеров, непонимание со сверстниками, попытки общаться с девушками, не очень ловкие, не очень удачные. Знакомство с юной турчанкой или арабской девушкой, любовь, приход на курсы арабского языка — только на нем они могут общаться, потому что за ней присматривают. Ну а потом он принимает ислам. Как я прочитал в «Spiegel», юноша чуть ли не сам себе сделал обрезание в темной комнатке своего дома… Но это мы можем оставить за кадром. В общем, человек искал общения, искал любви и не находил ее. И вот нашел. Но эта любовь стала трагедией для него и для других персонажей.
Вторая история — история наших парней. Это спецназовцы, молодые все ребята, молодой командир, Леша Басаргин, который приехал в командировку. Командировка заканчивается, скоро уже домой пора, бандитов так и не нашел, подрывы идут один за одним. Надо найти, хочется найти, ребята погибают, его же товарищи, но найти виновных он не может. На смену ему приезжает другой командир, и дальше — их взаимоотношения. Поиск. Его письма, которые он действительно писал своей жене и детям. Мне даже не надо было их придумывать, эти письма, я их видел: «Привет, сынок, слушайся маму. Люся, я тебя люблю». Так было мило, какие-то куски из жизни.
И третья история — история пожилого чеченца Исы и его сына Саида, который попал в банду, став снайпером. Саид попадает в банду, и отец вынужден таскать им туда продукты из магазина, где он работает. И он между молотом и наковальней: тут прессуют русские военные, которые кричат: «Ты должен знать, у тебя покупают, наверняка из леса приходят!»; а тут сын, который остается там, которого надо вытащить как-то, увести оттуда. Мирные люди, которые попадают в жернова войны, которых обычно жальче всего.
Все эти парни с оружием когда-то были одинаковыми детьми, их всех одинаково любила и лупила по жопе мама — что арабского юношу, что немецкого, что русского. Они все были детьми, и вот они встретились для того, чтобы убить друг друга. Мое неприятие войны — самое главное, что я хотел сказать этим фильмом. Ни в какой мере это не военный и не героический фильм. Это одиночество человека перед жизнью, перед смертью. Когда происходит обострение между странами в политической, экономической и других сферах, когда возникают локальные конфликты, всегда появляются патриотические фильмы, чтобы поднять дух нации. Показать войну как охоту, как браваду — это самое неправильное, что может быть. Я побывал в разных горячих точках, работая на телевидении с военными корреспондентами, снимая документальное кино, и, видя страдания мирных людей, раненых детей, я понял, что нет ничего ужаснее войны. Мне кажется, что в XXI веке надо сделать всё, чтобы договариваться другими способами, без бомб, пуль, ракет. Нужно пытаться договариваться, судиться, в крайнем случае, для этого есть суды. На Олимпийский играх выяснять отношения, но не убивать ни в чем не повинных людей.
Насколько работа с документальным кино наложила свой отпечаток на ваш игровой дебют?
Работа с документальным кино, конечно, наложила отпечаток на всё мое творчество. Я занимаюсь этим довольно долгое время: для телеканалов я делаю фильмы и программы о путешествиях и приключениях уже 15 лет. Всё оставляет след в нашей жизни, взгляды человека формируются под воздействием его бытия. Мое бытие состояло в том, чтобы делать реальное кино, документальное кино, и от актеров я требую того же — быть органичными и не играть. Жить в предполагаемых обстоятельствах. Если на кастинге мне кажется, что актер недостаточно выражает то, что мне нужно, недостаточно соответствует тому образу, который задуман, то он не должен это играть, чтобы потом не ломать всё, не тратить на это время. Правильный, хороший отбор уже делает половину дела.
Каким образом вы предлагали этот проект продюсерам? Кого из продюсеров и как вы заинтересовали?
Так получилось, что сама история, написанная еще как синопсис, уже заинтересовала нескольких известных продюсеров, крупнейших российских продюсеров. Сельянов заинтересовался, он был первый, кто сказал: «Да, хорошо, очень интересно. Нужно написать из этого сценарий». Но у разных продюсеров было разное видение будущего фильма: кто-то склонялся к кино кассовому и жанровому, кто-то хотел сделать его более линейным, без альтернативной драматургии, когда несколько линий идут параллельно, а потом в какой-то момент пересекаются в конце. Кто-то ждал денег от немецкой стороны, понимая, что это их тоже должно интересовать, потому что история хорошая и интересная и главный герой — немец. И так получилось, что какое-то время, пока они решали, кто и что, эту историю прочитал Евгений Миронов, она его очень заинтересовала, и он сказал, что сразу готов подавать ее на господдержку. И подал. Мы подали сценарий на господдержку, комиссия проголосовала за мой сценарий, и дело сдвинулось с мертвой точки достаточно быстро. Сразу же приступили к подготовке и через несколько месяцев уже снимали.
Сколько времени заняли съемки?
Для того чтобы показать историю во времени, от весны, когда расцветает и зарождается любовь юноши, до лета, когда он влюбляется и попадает на курсы ислама, до осени, когда он попадает в Чечню, и до зимы, когда всё завершается, проходит четыре сезона. Сначала мы снимали чеченскую часть — кусочки лета, осени и выпавший снег, как нам и хотелось. Он мог не выпасть в ноябре, но он выпал, нам повезло, для финала. Немецкую часть, веселую такую, весенне-летнюю, снимали в Германии. Она должна была, по замыслу, резко отличаться от второй части. Первая должна была быть такой ровной, правильной, чистенькой, с ровненькими мостовыми, с аккуратненькими домиками. И вторая часть — буйство красок леса, гор, природы, дикого леса и бородатых людей.
Вы снимали и документальное, и игровое кино, а что такое, по-вашему, настоящее кино?
Как кто-то сказал из ученых: «Определяйте и пользуйтесь определениями». Это очень просто, если всё определить и дать всему определение, то тогда будет проще разговаривать на одни и те же темы. Но есть очень многоплановые понятия, как кинематограф, в том числе. Я хорошо отношусь и к жанровому кино — хорошему жанровому кино, — и к авторскому кино, к которому я больше имею пристрастие, потому что мне кажется, что этот язык кинематографа более честный, он говорит какие-то важные вещи. Авторское кино ставит вопросы перед зрителем, на которые, может, и не отвечает, даже специально, но эти вопросы могут быть основополагающими. Наверное, это настоящее кино. Но также есть настоящее кино как шоу, как развлечение, как получение удовольствия для зрителя. Это всё настоящее кино. В одно понятие «настоящего кино» входит очень много всего. Хотелось бы видеть больше картин, в которых зрителя бы не только развлекали, но и давали ему возможность думать и чувствовать, не направляя его, ведя, как щенка, куда его нужно привести, но и давая ему возможность выбора.
