Эксклюзив! Интервью с режиссером Дмитрием Тюриным: «Я не сторонник хэппи-эндов»

Режиссер Дмитрий Тюрин, фильм которого «Жажда» участвует в этом году в конкурсе «Кинотавра», рассказал нам об актуальности чеченского синдрома, а также о коммерческой успешности авторского и фестивального кино.

— Дмитрий, насколько актуальна сегодня тема чеченского синдрома? Ведь, как я понимаю, это и есть главная тема картины. Почему сейчас?
— Вы знаете, таким же вопросом я задался, когда прочитал сценарий. И мне тоже показалось, что тема уже не столь актуальна, что уже прошло какое-то время. С другой стороны, война — это не главное. Фильм не про войну, все-таки. Это важное обстоятельство, в которое попал мой герой. Это процесс адаптации, процесс поиска, поиска себя в этом мире и поиск какого-то выхода из ситуации. Война — это такое предлагаемое обстоятельство, хотя и важное. С другой стороны, американцы не стесняются, снимают по Вьетнам, и еще будут снимать и про Вьетнам, и про Ирак. Мне кажется, эта тема вечна, потому что история человечества — это история войн, по сути.

— Можете немножко рассказать про персонажа? Как вы пришли к сценарию?
— Сценарий меня нашел уже в готовом виде, он был написан года три назад по заказу РВС. И всё это время лежал на полке, ждал, видимо, своего часа, когда я приду. А потом как-то так сошлось, что нам дали лот в Госкино. Вот и всё. Что касается героя... Надо как-то так рассказать, чтобы не дать спойлеров... Мы намеренно не стали делать из Кости алкоголика, чтобы в кадре не было много водки. Я говорил сценаристу, Андрею Геласимову, что нет того дна, с которого наш герой поднимается, мы его не ощущаем. Там есть такой персонаж — Директор, который является как бы творческим отцом героя, обнаружившим в нем этот Божий дар — умение видеть и изображать увиденное на холсте, на листе бумаги... Этот персонаж — это такой сибарит, он любитель выпить, и как раз эта жажда передалась от него Косте. А чтобы Костя сам постоянно пил в кадре водку, этого нет. Есть только много бутылок водки, это как символ. Метафора жажды — это боль. И как жажду надо чем-то заглушить, так и боль надо чем-то глушить тоже. И в конце есть знаковая сцена, когда Костя говорит, что жажда прошла. И имеется в виду, что прошла боль, но она не растворилась, она мутировала, преобразовалась в какой-то светлый импульс, в желание жить дальше, потому что жизнь стоит того, чтобы жить.

На съемках фильма «Жажда»

— Есть коммерческое, продюсерское кино, а есть авторское. К какому разряду вы относите свою работу?
— Я не могу сказать, что это авторское кино. Мне кажется, что сейчас понятие авторского кинематографа очень размытое. Я думаю, что сейчас есть фестивальное и коммерческое кино. Авторское в моем понимании — это когда есть один только автор, и его личность довлеет над всем. Здесь у нас все-таки нормальное кино, коллективное творчество. Конечно, участвовали продюсеры, естественно, сценарист. И команда много привнесла.
— Насколько велика роль продюсера в этой картине? Много ли продюсеров довлело над режиссером на площадке?
— Нет, продюсерского давления как такового на площадке не было, наоборот, когда мы обсуждали какие-то вещи, и я спорил, доказывал, что надо вот так, Юрий Анатольевич (Сапронов — прим. ред.), в конце концов, говорил: «Ну ладно, это твоя картина, делай что хочешь, мы не вмешиваемся». Преимущественно было так. Но были и ограничения, естественно, мы все существуем в рамках бюджета, в рамках других финансовых вещей. Но с этим сталкиваются все. Всегда не хватает времени, а хочется многое реализовать...
— Что касается авторского или фестивального кино, оно может быть коммерчески успешным, на ваш взгляд?
— Мне кажется, да. Но это сложный вопрос, я попробую сейчас сформулировать. Мне кажется, если режиссер занимается не только самореализацией, не только попыткой высказаться, а еще все-таки думает и о зрителе, то, я думаю, свою аудиторию найдет любая картина. Насколько она будет коммерчески успешная? Это не сравнимо с блокбастерами, но, например, Авдотья Смирнова, мне кажется, довольно успешно прошла с «Кококо». Тоже, в общем-то, фестивальное кино. Мне кажется, главное, чтобы была человеческая история, взаимоотношения людей, за которыми можно следить. Тогда должно всё получиться.

— И последний вопрос: что такое, на ваш взгляд, настоящее кино?
Я считаю, что кино — это в первую очередь эмоции. Я — как режиссер — произвожу эмоции. Они могут быть самыми разными: это может быть трагедия, комедия, еще интереснее — смесь этих жанров, когда диапазон эмоций очень велик, и мы заставляем зрителей плакать и смеяться. Вот это самое главное, мне кажется. Найти отклик у зрителя, чтобы он реагировал. Вот эти эмоции, которые мы с помощью фильма добываем, это и есть самая главная задача. Мне кажется, настоящее кино и должно быть направлено на то, чтобы добывать эти эмоции у зрителя. И все-таки хотелось бы, чтобы в конце картины был свет. Я не сторонник хэппи-эндов, чтобы всё в итоге было хорошо, чтобы все поцеловались-поженились, но какая-то надежда, какой-то свет в конце тоннеля все-таки должны быть.